Мне всегда казалось, что я боюсь высоты. Я не мог заставить себя подойти к краю обрыва ближе тридцати шагов. Если я делал шаг дальше, то мне чудилось, что бездна начинает затягивать меня, она как бы шепчет: "Приди, приди ко мне. Будь моим", и я в ужасе отбегал назад. Сверстники смеялись надо мной, показывали пальцами и кричали вслед: "Трус! Глядите, трус идет!"
    А сейчас я стою на самом краю. Далеко внизу разбиваются об острые камни пенистые волны. Как же они прекрасны с такой высоты! Голубые у берега и такие черные вдали. А ветер так и норовит столкнуть меня, как бы подбадривая - лети. Скоро, уже скоро. Подожди еще чуток, друг мой. Дай налюбоваться на эти зеленые холмы и на это лучезарное море, и на чистое небо. Больше у меня уже не будет шанса взглянуть на это отсюда, с этой высоты.
    Что ж, теперь я готов. Руки сами подымаются, и перья, скрепленные вместе воском, начинают весело шушукаться на ветру. Такие маленькие, беленькие с серыми крапинками. Но эти малютки вместе способны унести меня к небесам! Великий все-таки человек мой отец. Да, отец... Ему тяжело будет пережить утрату, но он, скорее всего, поймет. И простит.
    А она... Она может и не понять. Но это и не важно. Главное - я не буду стоять на ее пути, не буду докучливой мухой в знойный день. Пускай она найдет свое счастье. С кем-нибудь другим.
    Легкий взмах крыльями. Интересно, даже забавно. На кого же я сейчас похож издали? Можно ли меня принять за большую двуногую птицу? Взмах посильней - и я подымаюсь над землей на высоту в половину собственного роста. Значит, крылья все же выдержат меня какое-то время, а я еще и смел сомневаться. Значит, пора...
    Закрываю глаза. Зачем? Наверное, тяжело будет сделать шаг, глядя на бушующую внизу стихию. Но теперь она бушует только в моем воображении. Звуки - это тоже только воображение, ведь я теперь ничего не вижу. Итак, шаг...
    Стремительное падение, но руки непроизвольно подымаются, позволяя крыльям принять всю тяжесть моего тела, и я чувствую, что падение переходит в плавное планирование. Вот теперь можно открыть глаза. Ух ты! Вот это красотища! Но, пожалуй, стоит подняться повыше. Как жаль, что ты никогда не увидишь этого, и в то же время как хорошо, что тебе не придется смотреть на это, как смотрю я. Смотреть, зная, что последует дальше.
    Я не желаю зла тебе, а тем более - смерти. Живи и радуйся! Жаль только, что я так и не смогу уже никогда понять тебя. Но главное понял - я не для тебя. Мне кажется, ты даже немного играла со мной, или просто не понимала, насколько внезапными и глубокими могут быть раны, нанесенные твоим непониманием. Ты смотришь на мир вокруг, но, к сожалению, редко видишь все. Все намеки, уже давно переходящие в неприкрытые признания, нарываются на какой-то щит, который мне никогда не был заметен. И это очень хитрый щит. Он появляется лишь на краткий миг, поглощает все, а я же долго еще не могу понять: а была ли эта преграда в этот раз? Но как только я начинаю обретать надежду, ты вдруг резко наносишь еще один удар, и алое пятно разливается на моей душе. Страшна рана, которая затягивается очень нехотя и никогда не исчезает насовсем...
    Мыс, с которого я спрыгнул, уже кажется маленьким клочком суши внизу, но я подымаюсь все выше и выше. Туда, где небо. Туда, где солнце. Если мне не суждено взлететь на крыльях любви, то я взлечу просто на крыльях. Пусть и напоследок.
    Солнце все ближе, и его жар все ощутимее. Мне это кажется, или воздуха становится меньше? Все труднее дышать? Может, это усталость? Но ведь я не так долго и лечу. Но ничего, ждать осталось недолго. Воск уже начал плавиться, случилось то, о чем предупреждал меня в свое время отец. Он сделал крылья себе и мне, но моя боязнь высоты долго приковывала меня к земле. Жаль, что я раньше не знал, насколько прекрасен полет. И хорошо, что люди все еще продолжают завидовать птицам.
    Взмах. Еще взмах. Перья начинают сползать и осыпаться вниз, улетая в синеющую далеко внизу пучину моря. Похоже, мне осталось совсем немного. Но я возьму от этих мгновений все. Взмах. Я уже почти не подымаюсь. Так может и не стоит сопротивляться? Сложить остатки крыльев, и - камнем вниз? Ну вот, пока думал, последние куски воска сползли с рук вместе со всеми перьями. Теперь уже и решать нечего - остается только распластаться в воздухе и наслаждаться последними мгновениями полета. Хотя это уже и не полет, это падение. Но и оно прекрасно.
    Жаль, что я так и не осмелился признаться тебе в своих чувствах. Почему? Боюсь чего-то. Боюсь... Уже не "боюсь", а "боялся". Боялся, что моя любовь могла оказаться лишь влюбленностью. Но если это и не так, то еще я боялся услышать "нет" из твоих уст, боялся, хотя всегда и не любил неоднозначностей. А теперь уже поздно бояться. Жаль... Всего жаль...
    Поздно горевать, ведь уж близка водная гладь. Еще чуть-чуть, и никто уже не сможет вспомнить обо мне. Людская память коротка. Ну а ты же сумела меня убедить, что мне нет места в твоем сердце, нет места в твоей жизни. Так прощай же, ибо я уже отчетливо вижу барашки на волнах. Миг - и меня не станет. Вот она, блестящая гладь...

    Он был почти у самой кромки воды, когда, поддавшись неизвестному желанию, он кинул взгляд в сторону мыса. Чей это белый хитон? Кто этот безмолвный свидетель его отчаянного безумства? Внезапная догадка успела пробиться через все остальные мысли: "А что, если она тоже все время просто боялась признаться? Боялась показать свои чувства?" И, пронзенный ужасом, он попытался крикнуть: "Прости! Икар любил тебя!", когда бушующее море поглотило его хрупкое тело.