- Деда, расскажи сказку... - мальчишка сидел на кровати, обмотавшись одеялом.
    - Тебе какую? - присаживаясь рядом, спросил дед.
    - Чтобы хорошо заканчивалась.
    - Ну, тогда слушай...

    Она была обычной крестьянской девушкой. С утра до вечера трудилась: когда дома по хозяйству, когда в поле. Просыпалась раньше всех, хотя и предпочла бы понежиться в кровати, а спать ложилась, когда гас свет в последнем окошке. В общем, портрет Золушки запросто мог бы стать и ее портретом.
    Да, звали ее... как же звали-то?.. Ну да и неважно, назовем ее Марией. В сказках так всегда: то Мария-красавица, то Мария-рукодельница, то еще какая-нибудь распрекрасница. Прямо как наша.
    Любили Марию в деревне все поголовно, да и как можно такую красавицу не полюбить. Но ведь истинную красоту не каждому дано увидеть. Да и горе истинное тоже не всякий заприметит.
    Все бы хорошо, но как и в любой сказке, в жизни нашей Маришки тоже не все солнечно было. Беда одна за другой к ней в дверь стучалась, да только никто из соседей не видел этого. Да что соседи, родные не замечали! И в свои восемнадцать годков Мария натерпелась от жизни больше, чем многие за всю прожитую жизнь не увидят.
    А он при жизни был бесшабашным парнем-пастухом, да как-то загулял ночью, да и в реку с обрыва шахнулся. Ну, помолились над ним за упокой души, да и позабыли парня. А он возьми и приглянись на Небесах, его и вернули ангелом-хранителем назад, на землю. Да вот только безалаберность из дурной башки выбить так и не сумели. Но что уж тут поделаешь, во всем остальном душа ангельской оказалась. Окрестили его на небесах Александром, вручили причитающиеся бумаги, да и отправили вниз, предупредив напоследок: "Ежели что, не обессудь..." Так в непонятках и оказался Алексашка в деревне, где Мария жила.
    Но то ли ошибка какая-то в Небесной канцелярии произошла, то ли он сам чего опять набедокурил, да вдруг оказалось, что подопечная его Мария уж выросла давно. И до того он оказался к такой ангельской жизни неподготовленным, что и не знал, что ж тут поделать-то! Да и другой бы на его месте мог призадуматься - одно дело начинать с младенцем, и совсем другое - со взрослым человеком. А как заглянул Сашка ей в душу, так и вовсе обомлел. На неделю его из колеи выбило, чуть горькую не запил от всех горестей увиденных.
    Но увидел он там и такой свет, такие тепло и доброту, что не будь он ангелом-хранителем, а все равно бы от Марии и шагу больше не сделал. Однако увидел он и оковы черные, что держали этот свет, не давая вырваться наружу. А вокруг самой Марии будто панцирь рогатый паутиной обвивался. И задивился тут ангел: это какой же силы внутренний свет должен быть, чтобы сквозь такие преграды тепло нести, а то и лучиком пробиться иногда!
    И понял Александр, что не видать ему больше своего ангельского счастья, ежели не сумеет освободить он Марию от оков, если не сумеет показать людям этот чудесный свет во всем его великолепии.
    Долго бы ходил он, думая думу горькую, да душа его сама выход нашла. Оторвал он от себя кусочек, да и пустил Марии в душу. Долго бушевала битва, но сумел кусочек Сашкиной души пробиться сквозь щиты, покоробил их по пути, но сломить не сумел.
    А нимб у самого Сашки едва заметно потускнел. Но не обратил ангел тогда внимания на эту мелочь, да если бы и заметил, то не придал бы значения.
    Так и стал он потиху вести борьбу с темной силой, что в оковах таилась. Не раз он видел, как усмехается ему с кончиков иголок на щите наглая чертовская морда, не раз замечал, как ядовитая слюна с шипов капает. С каждым разом все труднее ему становилось влить частицу себя для борьбы с нечистью, ведь и черт не дремал, обучался понемногу всем Сашкиным приемам. Да и силы с каждой оторванной частицей становились меньше. Давно уже нимб не сиял ярким светом, а лишь дарил тусклый, но все же теплый свет. Давно уже тело превратилось в одну большую кровоточащую рану, изрезанное ножами, ловко выскакивающими из брони в тот момент, когда он направлял вовнутрь новую частицу своего света.
    А Мария... Мария не могла понять перемен, произошедших в ней. Чувствовала она борьбу внутри себя, чувствовала, как раздирают ее противоречивые желания. И хоть черту удавалось иногда одержать верх, тепло ее внутреннего света, поддерживаемое уже сильным светом ангела, все чаще пробивалось наружу.
    Но в один миг черт перехитрил-таки ангела, да и сумел выпустить целый артиллерийский залп из всяческих бесовских смертельных орудий, разбив ангельское тело почти целиком. Уже осознавая, что силы на исходе, Сашка предпринял последнюю попытку, которой черт при всей своей рассудительности и предусмотрительности никак не ожидал от ангела. Но ведь и ангел-то наш еще при жизни мог выкинуть такое, чего сам от себя не ждал. Вот и в этот раз решился он кинуть всего себя на вражеские барьеры. Взрывом ужасной силы его отбросило далеко от того места, где спала в этот момент Мария, во сне которой вдруг также вспыхнуло яркое белое пятно, по краям окаймленное черной полоской. Чертовские барьеры не выдержали такого натиска и лопнули в единый миг.
    Но не успел Александр выпустить весь свой свет, маленькая искорка еще блестела в остатке нимба. И увидел он, что сквозь руины старых оков начал пробиваться крохотный росток черного металла, хищно выпуская свои еще нестрашные иглы. Из последних сил ангел поднял себя, подлетел к Марии и бросил последнюю искорку прямо в корень черного плюща. Вспыхнув на прощание черным светом, адское растение сгорело дотла. А ангел упал у ног Марии, став в этот миг видимым для всякого смертного. Мертвые ангелы всегда видны, только не всякий догадается, кого видит перед собой.
    Но Мария, разбуженная внутренней битвой, вмиг осознала, что видит тело своего спасителя. И свет, ничем больше не удерживаемый, заструился с ее рук к телу бывшего пастуха. Опавшие крылья так и не сумели подняться, развалившись на отдельные перышки, но сам Сашка вздохнул тяжело и поднялся. Нимб исчез, но свет горел в глазах бывшего ангела-хранителя.
    И поняли они вдвоем, что суждено им дальше жить вместе, идя по жизни рука об руку...

    - Деда, я тоже хочу спасти кого-нибудь, - сказал мальчишка, обняв старика.
    - Ложись давай, - дед уложил мальчугана, поправил одеяло и погасил свет. В дверях он обернулся и тихо прошептал: - Спасешь еще кого-нибудь... - Глаза его вдруг блеснули ярким светом, но внук уже повернулся лицом к стенке. Старик вышел, тихо прикрыв дверь.